Заложники. 68 часов в ловушке - Страница 38

Когда они приехали в тренировочный лагерь, расположенный в горах над Музаффарабадом, ребят досмотрели, забрав сигареты, опиум и табак, а потом сфотографировали и сняли отпечатки пальцев. Никому не разрешалось никуда уезжать без инструктора, так как рекрут мог случайно раскрыть местонахождение лагеря, хотя новобранцы и не знали, где находились. Уставших после долгой дороги ребят отвели в обтянутые брезентом бараки, в каждом из которых помещалось по шестнадцать человек, и дали каждому номер вместо настоящего имени.

Им позволялось совершить всего лишь один звонок в неделю, и то под присмотром. Кахафа и его инструкторы говорили, когда можно спать, есть, мыться и молиться. Разговоры о доме не приветствовались. Хотя рекруты все равно обсуждали прошлую жизнь между собой.

Одним из этих тридцати двух человек был Аджмал Касаб, который и не подозревал, что скоро окажется в Мумбаи.

Аджмал родился в сентябре 1987 года в Фаридкоте, захолустной деревушке, расположенной возле шоссе на нищей восточной окраине пакистанского штата Пенджаб. Жители деревни влачили жалкое существование в краю храмов и давно забытых руин, оставшихся со времен Индской цивилизации. В этом краю всегда набирали рекрутов — сначала местные князьки, а потом британцы. Но разделение Британской Индии на Пакистан и Индию привело к тому, что индусы и сикхи сбежали в Индию, а их пустующие дома заняли мусульманские беженцы. Так как деревня была ближе к Индии, чем к крупным городам Пенджаба, местные жители выросли, ненавидя соседнее государство. Мечеть была единственным общественным местом.

Дядя Заки, который был родом из Окары, ближайшего к Фаридкоту города в двадцати километрах к западу, уехал из родного края, чтобы участвовать в секретной войне в Афганистане в 1980-е годы. Так же поступили сотни тысяч других жителей Пенджаба. После этого он завязал знакомство с преподавателем строительного университета в Лахоре Хафизом Саидом, который любил рассказывать душещипательные истории о том, как его семья потеряла тридцать шесть родственников во время разделения Британской Индии на Пакистан и Индию. В 1990 году они вдвоем создали организацию «Лашкаре-Тайба», которая была призвана сообщить всем потомкам переселенцев и беженцев, что они могут отомстить Индии, разрушая ее постепенно. Нищета, неурядицы и гнев пакистанцев играли на руку «Лашкаре-Тайба».

В Фаридкоте Аджмал и его четверо братьев и сестер жили за жестяной дверью, окрашенной в голубой цвет. Главная улица деревни обычно представляла собой непроходимое болото, по сторонам которого были разбросаны автозаправки и мастерские, обслуживавшие проезжавший по шоссе транспорт. Когда-то семья Аджмала разводила овец, потом они занялись продажей мяса. Так они получили фамилию Касаб, что в вольном переводе значит «мясник». Но потом начались тяжелые времена, и отцу Аджмала пришлось постоянно ездить в Лахор за сто пятьдесят километров от Фаридкота, где он работал на стройке, получая четыреста рупий (два с половиной фунта стерлингов) в неделю. В доме Аджмала не было ни туалета, ни электричества. Они брали воду из общественного водопровода, выбрасывали мусор через стену и спали вповалку в комнате, где ели при свете единственной керосиновой лампы.

Дома всем заправляла мать Аджмала Нур Элахи, которая беременела после каждого возвращения отца. Она редко появлялась на улицах деревни. Аджмал, второй сын Нур, чье имя по-арабски означает «красивый», рос непослушным мальчиком. Невысокий и мускулистый, он отращивал длинные волосы, жевал табак и околачивался возле автобусной остановки. Но район начал меняться, настроение местных постепенно улучшалось по мере того, как «Лашкаре-Тайба» завоевывала все больше сторонников. Организация обрела репутацию, атаковав одну из крупнейших служб безопасности в мире в индийской части Кашмира, поддержав восстание, разгоревшееся в 1989 году.

Захолустный город Окара выставил столько солдат для джихада, что его начали прославлять как «благословенный город». «Лашкаре-Тайба» распространила эту славу. По пятницам в мечети раздавали бесплатную литературу, жителей осматривали нанятые «Лашкаре-Тайба» врачи, для каждого шахида устраивали шикарные похороны. Представители «Лашкаре-Тайба» одаривали родных шахида конфетами и деньгами, читая его завещание вслух с благоговением, словно это Коран. Умереть за джихад в Кашмире считалось наивысшей честью для человека, поскольку другой альтернативой было умереть в нищете. Славная смерть в Кашмире покрывала семью шахида славой и уважением. Полевых командиров встречали, словно звезд поп-сцены. Плакаты с изображениями смертников вешали на двери там, где в других городах в таких местах вешали фотографии звезд Болливуда. В магазинах можно было увидеть урны для пожертвований на джихад. Граффити призывали лишь к одному — «стань частью джихада», «никаких звезд крикета или кино, только исламские моджахеды».

Подростки вроде Аджмала читали агитационные листовки «Лашкаре-Тайба», в которых прославлялись павшие воины, чтобы завербовать новых рекрутов. В организации знали, что делают.

— Дети подобны чистой доске, — заявил один из ее руководителей. — Напиши на ней что угодно, и это оставит на ней след навсегда.

Поворотным для Аджмала стал 1999 год, когда Пакистан и Индия начали боевые действия в Кашмире в районе города Каргил, а его отец Амир вернулся домой из Лахора, больной туберкулезом. Теперь Аджмал зарабатывал половину того, что отец получал на стройке, 250 рупий (полтора фунта стерлингов) в неделю, катая тележку с жареными закусками по площади Фаридкота. Амир постоянно ссорился с сыном — он надеялся, что тот заменит его на стройке. В конце концов он отправил Аджмала в Лахор. Паренек вставал каждое утро в четыре часа, чтобы помыться в общественном туалете. Им все сильнее овладевало отчаяние, он скучал по матери и презирал злого отца.